Часть I
«Папаша Карло и Джузеппе,
Конечно, пригубив вина,
(Все это выглядит нелепо)
Достали парня из бревна».
Нашел я книжечку случайно,
Зайдя на часик в туалет,
Дрова рубили и нечаянно
Нашли мальчишку восьми лет.
Я двадцать лет на той колоде
Женат, с которой под венец.
Ну чем я хуже, чем Коллоди,
Пиноккио родной отец.
А теща, старая скотина,
Что заодно с моей женой,
Мол, не прокормит Буратино,
Что спьяну выдумал Толстой.
Господь, наверно, не сподобил,
Папаша что не домутил,
Всю жизнь на мелочи угробил,
Подумать – лучше бы не жил.
Я – плотник в сотом поколеньи,
Не полагаясь на авось,
В сознаньи вычеркну движенья,
Что сделать без толку пришлось.
Леса – им нет конца и края,
Топор наточен и при мне,
Сарай – мой дом и мастерская,
Дороюсь. Истина на дне.
Я к носу кое-что прикинул,
Когда книжонку дочитал,
Схожу в лесок, срублю осину,
Топор – как дифференциал.
По первой производной – баба,
А по второй – конечно, сын,
Чтоб в бедрах первая – не слаба,
Второй – в башке не маргарин.
Взял у соседа в долг телегу,
Под мышку старенький топор,
В июле – это не по снегу,
Срубил, весь в мыле, но припер.
Что ж, мастера боится дело,
Еще сильнее топора,
Щепа повсюду полетела.
Что плотник против столяра?
Взглянул – топорная работа,
Худая, длинная как жердь,
Не приглянулася мне что-то,
Не баба – провесная сельдь.
Черт с ней, пошире сделать ноги,
Удобней сына доставать,
Стал раздвигать их понемногу,
И раскололась, твою мать.
Прям в аккурат посередине,
Меж ног к пупку и до конца,
Поковырялся в сердцевине –
Нет, не видать что-то мальца.
Осина, блин, и есть осина,
Ей лишь листочками дрожать,
Для дров – и то не древесина,
Куда там, чтоб еще рожать.
Действительно, когда для зада,
Если на кол кого сажать,
Да сук повыше, когда надо
Кому веревку привязать.
Позвал соседа, взял полбанки,
Он столяр, и по лесу спец.
Девицы выбросил останки
И рассказал мне под конец:
«Осина дерево пустое,
Береза тоже чепуха,
С нее получиться такое,
Что тут уже не до греха,
Для тела, только в баню ветки,
А это дело – не впротык,
Выходят только малолетки,
За них схлопочешь «пятерик».
Он испытал на своей шкуре,
К чему приводят шашни те,
Когда мотай свой срок, в натуре,
По сто семнадцатой статье.
«Вот липа – для души отрада,
Сосна и ель – те так себе,
Когда получится что надо,
Но чаще краем по губе.
Вот липу взять – другое дело,
Весенний в доме аромат,
Елей душе, бальзам для тела,
Такой девице каждый рад».
***
Проснулся нынче на рассвете,
И не в ладах с самим собой,
Что правды нет на этом свете,
Понятно, ладно хоть живой.
Я за топор и снова к роще
Пораньше, утром, по росе,
Чтоб выбрать дерево потолще
Да не такое, как здесь все.
Дел – полчаса, свалилась липа,
Мешок цветов насобирал,
Чай от простуды и от гриппа
Еще прабабушек спасал.
Тащил, ломал себе хребтину,
Где волоком, где кантовал,
Порвал почти что пуповину,
Когда на козлы поднимал.
Рубил, тесал, на третьи сутки
Увидел все плоды труда,
Сосед болтал-то ради шутки,
А у меня опять беда.
Фальшивку «липой» называют,
От злобы затрясло кадык,
Что сверху баба – понимаю,
Но ниже пояса – мужик.
Стамеску в зубы, ну-ка править,
Убогому-то невдомек –
Коль снизу бабою оставить,
То сверху выйдет мужичок.
Столяр прикинулся Микиткой,
Опять мне на уши поет:
«Как выйдешь, вправо, за калиткой,
Лес заколдованный растет.
А за околицею, в роще,
Одни дрова растут, балда!»
Хотел, как лучше и как проще,
Вот и выходит, как всегда.
***
Я в лес опять пришел пораньше,
Срубил почти столетний дуб,
Но в этот раз зашел подальше,
Теперь не вытащить отруб.
Взял пузырек, позвал соседа,
Чтоб не пустым был разговор,
И он бревно после обеда
На тракторе привез во двор.
Два дня спины не разгибая,
С мозолей кровь от топора,
Как идиот стою в сарае,
Опять не вышло ни хрена.
Как ни рублю тот дуб проклятый,
Выходят только мужики,
И каждый прет, как лось сохатый,
И без разборок за грудки.
Отбился еле, маты в кучу,
Замазал кремом синяки.
Да, дуб других деревьев круче,
И как стальные кулаки.
Еще свезло, жена вбежала
(А ей плевать на мужиков),
Всех на поленницу скидала,
Я зуб отдал, без дураков.
***
Три дня прошло, я раб идеи,
Им всем меня с пути не сбить,
Когда мешают, враз зверею
И снова в лес иду рубить.
Свалил сосну, да в два обхвата,
Полдня домой ее тащил,
Идею гробить рановато,
За сутки дело завершил.
Чуть отошел полюбоваться,
В душе – художник и поэт,
Полезла, стерва, целоваться,
Я в ужасе – тушите свет.
Смотрю в упор, глазам не верю,
Ну, тютя в тютельку – жена,
Улыбка, как оскал у зверя,
И ноги, будто два бревна.
Сто десять – двести – девяносто,
И это только голова,
Грудь – два прыща, не видно просто,
А талия – так метра два.
Я – псих, особенно с похмелья,
Точнее – полный идиот,
Вот начинается веселье,
Топор теперь пускаю в ход,
По темечку и по грудине,
Потом, что силы, промеж ног,
Вот отвалилась половина,
И все-таки Господь помог,
Как из яйца на свет явился
Чуть меньше метра паренек,
А у него, я удивился,
Пониже пояса – сучок.
Какой же это Буратино?
Где задница – торчит башка,
Сучок – от роста половина
И толщиною как рука.
«Ну, мать твою, держись, Щелкунчик!» -
Мелькнула мысль в мозгу одна.
Беру топор: «Ну что, везунчик,
Сейчас поправим». Тут жена
Ворвалась с тещей. Долго били.
И мне теперь ни встать, ни лечь.
Если б на сук тот посадили,
Тогда б забыл родную речь.
