Я женщин возводил на пьедестал.
Всех без разбора, ретуши и грима,
Тех, что как книгу за ночь прочитал,
И тех, кто чаще проходили мимо.
Я женским ножкам оды посвящал,
Грудь воспевал до звездного полета,
И, может быть, душой не обнищал
Лишь потому, что помнил меня кто-то.
Тех, кто любил, я, уходя, обидел,
Кто не любил, обидел просто так.
Был глуп и в первых красоту не видел,
Ну а вторых? Да просто был дурак.
Влюблялся часто, часто ошибался,
Мне лгали часто, и не реже сам.
Мой пьедестал свободным оставался,
Пока я вновь «шерше, шерше ля фам».
А совесть нитью тянет через годы
Забытых лиц знакомые черты,
Я возводил, писал ночами оды,
Не доводя до колец и фаты.
Я подхожу к подножью пьедестала.
«Шерше ля фам! Шерше, шерше ля фам!»
Все отзвучало, и пора настала.
По полной, стоя, и «за милых дам!»
